Моби Дик, или Белый кит. Повести и рассказы - Страница 99

А что можно сказать о китах с вывесок, которых мы видим на улицах над лавками торговцев ворванью? Обычно они представляют собой китовых Ричардов Третьих, обладающих верблюжьими горбами и дикой свирепостью; пожирая на завтрак по три-четыре матросских расстегая (по три-четыре вельбота, набитых моряками), эти уродливые туши барахтаются в море крови и синей краски.

Но все столь многочисленные неправильности в изображении кита в конечном счете вовсе не так уж и удивительны. Посудите сами. Зарисовки по большей части делались с прибитых к берегу дохлых китов, и они примерно так же достоверны, как достоверно рисунок потерпевшего крушение корабля со взломанной палубой воспроизводит благородный облик этого гордого создания во всем великолепии его корпуса и рангоута. Слонам вот случалось выстаивать, позируя для своих поясных портретов, а живые левиафаны еще никогда не служили натурщиками для собственных изображений. Живого кита во всем его величии и во всей его мощи можно увидеть только в море, в бездонной пучине; его огромная плавучая туша в мгновение ока исчезает из виду, подобно быстроходному линейному кораблю; и никакому смертному не под силу поднять его из водной стихии, оставив при этом на нем нетронутыми величественные холмы и возвышенности. И, не говоря уже о весьма значительной разнице в контурах между молодым китом-сосунком и взрослым платоновым левиафаном, даже если кита-сосунка удастся втащить на палубу, его сверхъестественную, змеевидную, гибкую, зыбкую форму сам черт не в состоянии уловить.

Некоторые, вероятно, подумают, что, разглядывая голый скелет выброшенного на берег кита, можно почерпнуть кое-какие надежные сведения касательно его подлинного облика. Какое там! Одна из величайших особенностей левиафана заключается в том, что скелет его почти не дает представления о его живом облике. Вот скелет Иеремии Бентама, подвешенный вместо люстры в библиотеке одного из его душеприказчиков, правильно передает облик старого твердолобого джентльмена-утилитариста со всеми прочими личными особенностями почтенного Иеремии; но из левиафановых расчлененных костей невозможно извлечь ничего. Действительно, как говорит великий Хантер, скелет кита имеет не более близкое отношение к самому животному, в полном его облачении и со всеми ватными прокладками и подушками, чем насекомое – к той круглой куколке, которая его скрывает. Эта особенность наиболее убедительно выражена в строении головы, как покажет попутно дальнейшее повествование. Она же весьма любопытным образом проявляется в строении бокового плавника, костяк которого почти точно соответствует скелету человеческой руки, только без большого пальца. В плавнике имеется четыре настоящих костяных пальца: указательный, средний, безымянный и мизинец. Однако все они навечно упрятаны в рукавицу из живой плоти, подобно тому как человеческие пальцы прячутся в матерчатую варежку. «Сколь бы неосмотрительно ни обращался с нами подчас кит, – шутливо заметил как-то Стабб, – никогда не скажешь, что он берется за нас голыми руками».

В силу всех этих причин, куда ни кинь, все равно поневоле приходится заключить, что великий Левиафан – единственное в мире существо, которому не суждено быть изображенным ни на бумаге, ни на полотне. Конечно, один портрет может быть более метким, чем другой, но ни единому из них никогда не попасть точно в цель. Так что реальной возможности обнаружить, как же именно выглядит на самом деле кит, не существует. И единственный способ получить хотя бы приблизительное представление о его живом облике – это самому отправиться на китобойный промысел; но, поступая так, вы подвергаетесь немалому риску в любой момент быть атакованным китом и пущенным ко дну. Вот почему, на мой взгляд, вам не следует проявлять чрезмерной придирчивости при попытках ознакомиться с внешностью Левиафана.

Глава LVI. Более правдоподобные изображения китов и правдивые картины китобойного промысла

В связи с чудовищными изображениями китов я испытываю сильное искушение заняться также еще более чудовищными рассказами про китов, которые можно найти в книгах, как в старинных, так и новых, особенно у Плиния, Парчесса, Хаклюйта, Гарриса, Кювье и других. Однако это я опускаю.

Мне известны только четыре опубликованных изображения великого Кашалота: у Колнетта, у Хаггинза, у Фредерика Кювье и у Бийла. О Колнетте и Кювье говорилось в предыдущей главе. Рисунок Хаггинза гораздо лучше, чем у них; но самые лучшие рисунки, безусловно, в книге Бийла. У Бийла все изображения этого кита хороши, за исключением центральной фигуры на заставке «Три кита в различных положениях», венчающей вторую главу. Его фронтиспис «Лодки нападают на кашалота», хоть он, несомненно, вызовет вежливое недоверие в некоторых гостиных, замечательно точен подробностями и правдоподобен в целом. Некоторые рисунки Дж. Росса Брауна, изображающие кашалота, весьма точны, но только очень скверно гравированы. Что, впрочем, не его вина.

Лучшие наброски настоящего кита принадлежат Скорсби; жаль только, они выполнены в слишком мелком масштабе, для того чтобы передать нужное впечатление. У него же имеется сцена китового промысла, но всего только одна, что достойно всяческого сожаления, ибо лишь благодаря таким изображениям – если они хорошо выполнены – можно получить в какой-то мере правильное представление о живом ките, каким его видят живые китобои.

Но в целом наиболее удачными, хотя, быть может, и не самыми точными из всех существующих, изображениями кита и промысловых сцен являются две отлично выполненные большие французские гравюры с картин некоего Гарнери. Они изображают нападение на кашалота и на настоящего кита. На первой гравюре запечатлен благородный кашалот во всем величии своей мощи в тот миг, когда он поднялся из глубин океана прямо под килем вельбота и высоко в воздух вознес на своем загривке зловещие обломки разбитых досок. Корма вельбота каким-то чудом уцелела и теперь раскачивается на острие китового хребта; на ней вы видите кормчего, который в это самое мгновение, окутанный воскурениями кипящей китовой струи, приготовился к смертельному прыжку. Все на этой картине сделано на редкость хорошо и точно. Наполовину опустевший бочонок с линем, покачивающийся на седой поверхности моря, деревянные рукоятки разбитых гарпунов, наискось торчащие из воды, головы перепуганных матросов, разбросанных вокруг кита, и судно, идущее прямо на вас из черной штормовой дали. В анатомическом строении кита можно обнаружить серьезные неправильности, но мы не будем останавливаться на них, потому что, убейте меня, мне так здорово в жизни не нарисовать.