Моби Дик, или Белый кит. Повести и рассказы - Страница 64

– Все тщетно! – воскликнул Ахав. – Но, может быть, это к лучшему. Быть может, стоило вам хоть однажды принять полный разряд, и тогда мой магнетизм улетучился бы из груди моей. Может статься, к тому же он поразил бы вас насмерть. Может статься, вам нет в нем нужды. Опустите остроги! А теперь, мои помощники, я назначаю вас виночерпиями трем моим родичам-язычникам, вот этим трем благороднейшим, знатнейшим господам – моим доблестным гарпунерам. Вы гнушаетесь таким назначением? А как же великий папа омывает ноги нищим, пользуясь собственной тиарой вместо кувшина? О мои любезные кардиналы! вы сами милостиво снизойдете до этого. Я не приказываю вам – вы по собственной воле сделайте это. Эй, гарпунеры! перерубите бечевку и отделите древки от наконечников.

Безмолвно повинуясь приказу, гарпунеры, отделив древки, подняли перед собою остриями кверху трехфутовые металлические лезвия своих гарпунов.

– Эй, вы так заколете меня! Переверните их, переверните остриями вниз! Так, чтобы получились кубки! Кверху раструбами. Вот так. Теперь вы, виночерпии, приблизьтесь. Возьмите у них из рук эти кубки; держите, пока я наполню их! – И, медленно переходя от одного к другому, он до краев наполнил раструбы перевернутых гарпунов огненной влагой из большой кружки. – А теперь встаньте, вы шестеро, друг против друга. Передавайте смертельные чаши! Примите их – отныне вы связаны нерасторжимым союзом. Ну что, Старбек? Дело сделано! Солнце готово скрепить этот союз своим закатом. Пейте, гарпунеры! Пейте, вы, чье место на смертоносном носу вельбота! Пейте и клянитесь: Смерть Моби Дику! Пусть настигнет нас кара божия, если мы не настигнем и не убьем Моби Дика!

Гарпунщики подняли длинные, колючие, стальные кубки; и под крики и проклятия Белому Киту, крякнув, разом их осушили. Старбек побледнел и, вздрогнув, отвернулся. И снова, в последний раз, в обезумевшей толпе пошел по кругу полный жбан; потом Ахав взмахнул свободной рукой, все разошлись, и капитан спустился в каюту.

Глава XXXVII. Закат

(В каюте у кормового иллюминатора сидит Ахав и смотрит за борт)

– Белый, мутный след тянется у меня за кормой, бледные волны, побледневшие щеки – всюду, где б я ни плыл. Завистливые валы вздымаются с обеих сторон, спеша перекрыть мой след; пусть, но не прежде, чем я пройду.

Там, вдали у краев вечно полного кубка, вином алеют теплые волны. Золотое чело погружается в синеву. Солнце-ныряльщик медленно ныряет с высоты полудня и уходит вниз; но все выше устремляется моя душа, изнемогая на бесконечном подъеме. Что же, значит, непосильна тяжесть короны, которую я ношу? этой железной Ломбардской короны? А ведь она сверкает множеством драгоценных каменьев; мне, носящему ее, не видно ее сияния; я лишь смутно ощущаю у себя на голове ее слепящую силу. Она железная, не золотая – это я знаю. Она расколота – это я чувствую: зазубренные края впиваются, мозг, пульсируя, бьется о твердый металл; о да, мой череп – из прочной стали, мне не надобен шлем даже в самой сокрушительной схватке!

Сухой жар охватил мое чело. А было время, когда восход звал меня на благородные дела и закат приносил покой. Теперь не то. Этот небесный свет не для меня. Красота причиняет мне только страдание; мне не дано радоваться ей.

Одаренный высшим пониманием, я лишен земной способности радоваться; проклят изощреннейшим, мучительным проклятием, проклят среди райских кущ! Что ж, доброй ночи, доброй ночи! (Махнув рукой, он отходит от иллюминатора).

Это было не слишком уж трудно. Я думал, хоть один-то упрямый окажется; но нет – мой зубчатый круг пришелся впору для всех колес и все их привел во вращение. Или же можно сказать, что они стоят передо мной, словно кучки пороху, а я для них – спичка! Жаль только: чтобы воспламенить других, спичка и сама сгорает! Я решился на то, чего желаю, а чего я желаю, того я добьюсь! Они считают меня безумцем – Старбек, например; но я не просто безумный, я одержимый, я – само обезумевшее безумие. То неистовое безумие, какое здраво осознает только самое себя! Мне было предсказано, что я получу увечье, и вот я без ноги. Теперь же я сам предсказываю, что тот, кто нанес мне увечье, будет изувечен мною. Пусть же предсказатель сам исполнит предсказание. На это вы, великие боги, никогда не были способны. Я осмею и освищу вас, игроки в крокет, кулачные бойцы, глухие Бэрки и ослепленные Бендиго! Я не стану говорить вам, как маленькие школьники великовозрастным задирам: «Найдите себе противника по росту, что вы пристали к маленькому»? О, нет, вы сбили меня с ног, да только я снова поднялся; но вы-то, вы убежали и попрятались. Выходите из своих укрытий! У меня нет большой пушки, чтобы достать вас за грудой мешков с хлопком. Выходите, Ахав шлет вам свой привет! И посмотрим, заставите ли вы меня свернуть. Меня заставить свернуть? Это вам не под силу, скорее вы сами свихнетесь; вот оно, превосходство человека. Меня заставить свернуть? Путь к моей единой цели выложен стальными рельсами, и по ним бегут колеса моей души. Над бездонными пропастями, сквозь просверленное сердце гор, под ложем быстрого потока мчусь я вперед! И нет ни преград, ни поворотов на моем железном пути!

Глава XXXVIII. Сумерки

(Старбек стоит, прислонившись спиной к грот-мачте)

– Душа моя покорена, подавлена, и кем? Безумцем! Как перенести оскорбление? Здравый ум должен был сложить оружие в этой битве! Он глубоко пробурил и подорвал во мне весь рассудок. Мне кажется, я вижу его нечестивый конец; но на меня как бы возложено помочь ему добраться до этого конца. Хотел бы я того или нет, я теперь связан с ним таинственными узами; он ведет меня на буксире, и у меня нет такого ножа, который перерезал бы канат. Страшный старик! «Кто надо мной?» – кричит он; да, этот будет демократом со всеми, кто выше, чем он; но посмотрите только, какой деспот он со своими подчиненными! О, как ясна мне моя жалкая роль – подчиняться, восставая, и, мало того, ненавидеть, испытывая жалость. Ибо в глазах его вижу я грозовые отсветы такой скорби, которая мне бы спалила всю душу. А ведь надежда еще не потеряна. Времени много, а время творит чудеса. Его ненавистный кит плавает по всей планете, как плавают золотые рыбки в своем стеклянном шаре. И может быть, вмешательство божие еще расколет в щепы эти святотатственные планы. Я бы воспрянул духом, когда бы дух мой не был тяжелее свинца. Кончился завод внутри меня, опустилась гиря-сердце, и нет у меня ключа, чтобы снова поднять ее. (С бака доносится взрыв веселья.)